It doesn’t. have. to match.
«Император закрывает итальянскую оперу, Вы не знали, мон ами? Ой, Вы что, расстроились?»
читать дальшеСальери проснулся и понял, что дрожит. Теплая ночь обняла Италию, тлел камин, и одеяло он не сбросил, как бывало обычно. И тем не менее дрожь пробралась внутрь, разбежалась по телу, не давая уснуть.
А ведь еще буквально вчера он спокойно перенес известие, сообщенное столь небрежно, будто речь велась о новых перчатках. Моцарт был в своем репертуаре – непосредственный, взбалмошный, он никогда не думал о том, что слетает с его губ. И как на это могут реагировать окружающие.
Антонио завернулся в одеяло и попытался прогнать дрожь, но мешали мысли о том, что оперу, его драгоценную итальянскую оперу закроют, чтобы открыть оперу на немецком, как того уже давно добивался Вольфганг Амадей Моцарт.
«И никто! Никто, даже Розенберг!!! Не удосужился сказать мне о том, что Император уже принял решение!!» Сальери закусил губу с досады, и чуть не прокусил ее - ну по какой мировой несправедливости он должен был узнать об этом именно от Него??
Темнота, подогреваемая завистью и ревностью, расползалась внутри. Сальери снова затрясло, и он в приступе ярости отбросил одеяло. Сон как рукой сняло, поэтому, встав, мужчина зажег свечи и при этом чуть не опрокинул решетку камина. Закатав длинные рукава по локоть, Сальери сел писать письмо графу Розенбергу, с твердым намерением узнать подробности. Перо замерло над чистым листом бумаги, и бешенство начало вскипать в душе – ни одной вежливой или хотя бы нейтральной строки в голову не приходило, а те слова, которые просились, не стоило не только писать, но и вообще знать приличному человеку. Некоторое время Антонио пытался – испортив четвертый по счету лист и четвертое же перо, он окончательно вышел из себя и скомкал все это вместе, испачкав руки в чернилах.
Вскочив из-за стола, он начал мерять шагами комнату, чувствуя, как по телу пробегает волнами чудовищная жажда и желание выместить ярость.. куда угодно, на кого угодно, лишь бы избавиться от этой жгучей тьмы внутри.
Боль от обиды и ревности была почти физической, и Сальери кривился от нее, хватая себя за воротник, словно стараясь выцарапать ее изнутри, оттуда, где она сдавливала горло. Но все было бесполезно, борьба становилась бессмысленной, Розенберг оказался предателем или трусом, или и тем и другим, он тоже попал под очарование Его музыки…
- Моцарт.. – Антонио замер, прошептав имя, и уставился пустым взглядом в одну точку. В глубине зрачка плескалась жидким огнем тьма, и она рождала образы.. И какие образы… Сальери застонал, и сжал воротник сильнее, так, что услышал треск ткани. Желание усилилось, став непереносимым, и мужчина медленно обвел новым взглядом комнату. Он искал. И нашел.
Вольфганг в эту ночь спал один, Мишель не было. Не было и никого другого. В комнате догорал камин, и было жарко, поэтому юноша раскинулся по кровати, заняв ее почти полностью. Спутанное одеяло частично укрывало Моцарта, частично свисало с постели. Свечи не горели, но от камина на комнату падали теплые блики и отсветы, заставляя тени плясать и смещаться.
Сальери выступил из тьмы коридора одной из таких теней. С лихорадочным блеском в глазах и кругами вокруг них, он бесшумно ступил на ковер и замер, пожирая взглядом лежащего на кровати. Моцарт дышал ровно и глубоко, и Антонио боялся, что он услышит, как тяжело дается каждый вдох ему. Медленно, как змея, он приблизился еще и снова замер уже над краем кровати, почти нависнув над Вольфгангом. Облизав внезапно пересохшие губы и не отрывая тяжелого взгляда от юноши, Сальери достал из-за спины руку, в которой был мертвой хваткой зажал нож. Тонкий, серебряный нож для писем, крайне острый, и длинный. Весь напряженный, словно струна, Антонио занес руку над спящим Моцартом. Тьма в душе победно взвыла.
И вдруг Вольфганг пошевелился. Он глубоко вздохнул и перевернулся на живот, накрутив себе на ноги одеяло и подставив Сальери голую спину для удара.
Сердце замерло и кажется даже прекратило биться.
Спустя пару секунд стало понятно, что он не проснулся. Антонио медленно выдохнул, чувствуя себя так, словно тело стало чужим. Рука с ножом опустилась и повисла, как свинцовая. Мужчина смотрел на Моцарта и понимал, что пламя схлынуло так же быстро, как разгорелось.
«Не мо-гу..»
Кожа с бликами света от камина. Взлохмаченные волосы. Рука, свисающая с постели и почти касающаяся ноги стоящего рядом Сальери.
«Не могу.»
Антонио отшатнулся от кровати, вдруг ясно осознав, куда он пришел и зачем. Медленно, не спуская глаз со спящего Моцарта, он отступил обратно в тень коридора.
На этот раз тьма не получила свою жертву.
читать дальшеСальери проснулся и понял, что дрожит. Теплая ночь обняла Италию, тлел камин, и одеяло он не сбросил, как бывало обычно. И тем не менее дрожь пробралась внутрь, разбежалась по телу, не давая уснуть.
А ведь еще буквально вчера он спокойно перенес известие, сообщенное столь небрежно, будто речь велась о новых перчатках. Моцарт был в своем репертуаре – непосредственный, взбалмошный, он никогда не думал о том, что слетает с его губ. И как на это могут реагировать окружающие.
Антонио завернулся в одеяло и попытался прогнать дрожь, но мешали мысли о том, что оперу, его драгоценную итальянскую оперу закроют, чтобы открыть оперу на немецком, как того уже давно добивался Вольфганг Амадей Моцарт.
«И никто! Никто, даже Розенберг!!! Не удосужился сказать мне о том, что Император уже принял решение!!» Сальери закусил губу с досады, и чуть не прокусил ее - ну по какой мировой несправедливости он должен был узнать об этом именно от Него??
Темнота, подогреваемая завистью и ревностью, расползалась внутри. Сальери снова затрясло, и он в приступе ярости отбросил одеяло. Сон как рукой сняло, поэтому, встав, мужчина зажег свечи и при этом чуть не опрокинул решетку камина. Закатав длинные рукава по локоть, Сальери сел писать письмо графу Розенбергу, с твердым намерением узнать подробности. Перо замерло над чистым листом бумаги, и бешенство начало вскипать в душе – ни одной вежливой или хотя бы нейтральной строки в голову не приходило, а те слова, которые просились, не стоило не только писать, но и вообще знать приличному человеку. Некоторое время Антонио пытался – испортив четвертый по счету лист и четвертое же перо, он окончательно вышел из себя и скомкал все это вместе, испачкав руки в чернилах.
Вскочив из-за стола, он начал мерять шагами комнату, чувствуя, как по телу пробегает волнами чудовищная жажда и желание выместить ярость.. куда угодно, на кого угодно, лишь бы избавиться от этой жгучей тьмы внутри.
Боль от обиды и ревности была почти физической, и Сальери кривился от нее, хватая себя за воротник, словно стараясь выцарапать ее изнутри, оттуда, где она сдавливала горло. Но все было бесполезно, борьба становилась бессмысленной, Розенберг оказался предателем или трусом, или и тем и другим, он тоже попал под очарование Его музыки…
- Моцарт.. – Антонио замер, прошептав имя, и уставился пустым взглядом в одну точку. В глубине зрачка плескалась жидким огнем тьма, и она рождала образы.. И какие образы… Сальери застонал, и сжал воротник сильнее, так, что услышал треск ткани. Желание усилилось, став непереносимым, и мужчина медленно обвел новым взглядом комнату. Он искал. И нашел.
Вольфганг в эту ночь спал один, Мишель не было. Не было и никого другого. В комнате догорал камин, и было жарко, поэтому юноша раскинулся по кровати, заняв ее почти полностью. Спутанное одеяло частично укрывало Моцарта, частично свисало с постели. Свечи не горели, но от камина на комнату падали теплые блики и отсветы, заставляя тени плясать и смещаться.
Сальери выступил из тьмы коридора одной из таких теней. С лихорадочным блеском в глазах и кругами вокруг них, он бесшумно ступил на ковер и замер, пожирая взглядом лежащего на кровати. Моцарт дышал ровно и глубоко, и Антонио боялся, что он услышит, как тяжело дается каждый вдох ему. Медленно, как змея, он приблизился еще и снова замер уже над краем кровати, почти нависнув над Вольфгангом. Облизав внезапно пересохшие губы и не отрывая тяжелого взгляда от юноши, Сальери достал из-за спины руку, в которой был мертвой хваткой зажал нож. Тонкий, серебряный нож для писем, крайне острый, и длинный. Весь напряженный, словно струна, Антонио занес руку над спящим Моцартом. Тьма в душе победно взвыла.
И вдруг Вольфганг пошевелился. Он глубоко вздохнул и перевернулся на живот, накрутив себе на ноги одеяло и подставив Сальери голую спину для удара.
Сердце замерло и кажется даже прекратило биться.
Спустя пару секунд стало понятно, что он не проснулся. Антонио медленно выдохнул, чувствуя себя так, словно тело стало чужим. Рука с ножом опустилась и повисла, как свинцовая. Мужчина смотрел на Моцарта и понимал, что пламя схлынуло так же быстро, как разгорелось.
«Не мо-гу..»
Кожа с бликами света от камина. Взлохмаченные волосы. Рука, свисающая с постели и почти касающаяся ноги стоящего рядом Сальери.
«Не могу.»
Антонио отшатнулся от кровати, вдруг ясно осознав, куда он пришел и зачем. Медленно, не спуская глаз со спящего Моцарта, он отступил обратно в тень коридора.
На этот раз тьма не получила свою жертву.
-
-
05.11.2013 в 00:00А ведь такая невинная фраза была! И реакция вполне мирной казалась!))
Мне очень нравится эта тема, про "тьма не получила свою жертву". И про внезапное осознание, где он и что делает. Про накатывающее безумие, которое ужасает самого Сальери - обычно сдержанного, держащего под контролем даже чувства.
Ярко, живо. Чувствуется тепло от камина, духота итальянской ночи, слышно дыхание.
-
-
05.11.2013 в 00:41Мне хотелось как раз показать разницу пламени - тепло и свет у Моцарта, жар и тьма у Сальери. Очень хотелось, чтобы разница эта ощущалось.
Ооо, внезапное осознание - вообще моя любимая тема.
Спасибо, я рад что понравилось)))