It doesn’t. have. to match.
Зарисовка-письмо.
Написалось под впечатлением от тайной составляющей квенты, солнца, Италии, одного фильма и всего прекрасного обвма внутри моей головы)
Свиток пергамента.
Здравствуй, Райан.
Не знаю, удивился ли ты, получив мое письмо. Возможно я удивился гораздо больше, когда я все-таки отправил его, потому что даже сейчас я не уверен, что это стоит сделать.
Я попробую объяснить.
Мое предыдущее письмо (если ты разумеется читал его и помнишь) было отправлено больше сорока лет назад, когда я в составе экспедиции Густава Штерна исследовал песьеголовцев на Синевире и по какой-то непонятной мне самому причине решил, что было бы отличной идеей нам с тобой встретиться за чаркой вина у Штефана в Деликатессене. Тебе вернуться проведать, так сказать, альма матер, а мне – старого знакомого. Даже двух.
Я сам не знаю, что меня тогда побудило попытать удачи еще раз – возможно близость Дурмстранга взбудоражила старые чувства, и надежда, что, возможно, ты испытаешь то же самое, узнав, что я окажусь так рядом. Согласен, играть на твоей ностальгии не стоило, и прием этот был грязен, но как ты видишь, это было моей последней попыткой тебя увидеть. Безуспешной, как и все предыдущие.
Возможно, ты слышал (если интересуешься новостями магической Британии), что я не так чтобы давно занял пост директора школы Хогвартс. Предыдущий директор, профессор Блэк, уговаривал меня несколько лет, пока я преподавал у него Чары. Он ушел в отставку, когда я согласился, и мне кажется, ушел с солидным чувством облегчения.
Но это все предыстория. Я, как и положено пожилому человеку и педагогу, пытаюсь охватить весь объем материала, который желаю донести, и совершенно забываю, что у меня уже слишком мало на это времени.
Представь себе, я снова в Дурмстранге! Выбираем Чемпионов для вновь открытого Турнира Трех Волшебников. Чемпионов, к слову, не трое, в четверо, и это повод для скандала и разбирательства, но слава Мерлину, это уже будут совершенно не мои заботы.
Здесь за один короткий день случилось слишком многое, что возможно было бы так, с наскоку, разобрать. Наводить порядок придется долго и тщательно, думаю Министерствам Магии Румынии, Англии, Франции, Италии и даже Америки скоро придется очень тесно и слаженно работать.
Не буду рассказывать, что здесь случилось, твой внук, Геллерт, расскажет тебе все в подробностях. Да, представь себе, я встретил твоего внука!
Он очень способный, крайне одаренный юноша, хоть и тянется к стихийной, темной природе магии. Он напомнил мне тебя в этом своем неуемном стремлении к знаниям, порывистости и легкости. Уверен, ты им гордишься.
А теперь я вплотную подошел к причине, почему я все-таки решил написать это письмо. Причиной послужил наш крайне обрывочный и короткий разговор с Геллертом. Он длился всего пару минут, поэтому не обессудь, я успел узнать о тебе только лишь, что ты скучал по мне, был женат, и рассказывал обо мне своему внуку.
Знаешь, это так дико и болезненно для меня прозвучало, «он по вам скучает», что я не поверил. И разумеется не стал бы писать очередное письмо вникуда, если бы не некие обстоятельства. Но о них позже.
Уверен, ты мне снова не ответишь, да, если честно, и не стоит. Я привык получать молчание в ответ, ты научил меня этому в первый год нашей с тобой разлуки, и иногда мне до сих пор хочется извиниться за мое настойчивое нежелание забыть о том лете и о нашей дружбе. Иногда это желание перерастает в искреннюю потребность добраться до тебя, встряхнуть как следует за воротник твоей вечно распахнутой на груди рубашки, и долго кричать тебе прямо в лицо «Почему?»
Это мой главный вопрос, фундамент моих наивных попыток встретиться с тобой. Объяснение.
Почему ты ни разу не ответил на мои письма? Почему ты избегал меня все это время, если правда скучал? Почему ты с такой легкостью покинул меня в то лето?
Мне было бы достаточно всего одного ответа. В одну строчку. В одно слово. Я бы понял и отпустил тебя. Но ты не дал мне его. А моя дурная способность докопаться до самого центра, до полного понимания ситуации, из чувства противоречия долго не позволяла мне ни забыть тебя, ни отпустить.
Забыть я тебя так и не смог. Райан. Райнхард. Я всегда почему-то пытался смягчить – что твое имя, что тебя самого. Нет, меня не пугала твоя привязанность к темной магии, скорее она настолько диссонировала с твоим внешним видом, что я каждый раз неустанно поражался этому и пытался хотя бы что-то привести к гармонии.
Зато кажется смог отпустить. То мое письмо из Синевира было моей последней попыткой. Это – скорее прощание, которое я пишу, сам не зная, отправлю его или нет. Если бы не встреча с твоим внуком, разумеется, этого письма бы не было.
Я совсем скоро умру. Дело в том, что осколок философского камня, подаренный мне моим другом Николасом Фламелем, расколот и долее не может поддерживать мое здоровье. Долго объяснять причины, да и не так уж это важно, в конце концов я прожил долгую жизнь, принес пользу обществу, своим студентам (надеюсь), и снабдил дополнительной работой миссис Пибоди, нашу библиотекаршу – из-за меня и моих трудов она вынуждена смахивать пыль с полок на минуту дольше, чем могла бы.
Единственное, о чем я жалею, Райан – в этой жизни не было тебя. То лето, наше с тобой лето, было будто воспоминание в Омуте Памяти из какой-то другой жизни, другого человека. Не моей.
Знал бы ты, как часто я жалел, что мне показали, как может быть. Как должно было быть.
Будь, пожалуйста, счастлив. Хотя бы ты. Долгих тебе лет жизни и благополучия твоим близким.
Прощай, мой дорогой друг.
Твой навсегда, Армандо.
Написалось под впечатлением от тайной составляющей квенты, солнца, Италии, одного фильма и всего прекрасного обвма внутри моей головы)
Свиток пергамента.
Здравствуй, Райан.
Не знаю, удивился ли ты, получив мое письмо. Возможно я удивился гораздо больше, когда я все-таки отправил его, потому что даже сейчас я не уверен, что это стоит сделать.
Я попробую объяснить.
Мое предыдущее письмо (если ты разумеется читал его и помнишь) было отправлено больше сорока лет назад, когда я в составе экспедиции Густава Штерна исследовал песьеголовцев на Синевире и по какой-то непонятной мне самому причине решил, что было бы отличной идеей нам с тобой встретиться за чаркой вина у Штефана в Деликатессене. Тебе вернуться проведать, так сказать, альма матер, а мне – старого знакомого. Даже двух.
Я сам не знаю, что меня тогда побудило попытать удачи еще раз – возможно близость Дурмстранга взбудоражила старые чувства, и надежда, что, возможно, ты испытаешь то же самое, узнав, что я окажусь так рядом. Согласен, играть на твоей ностальгии не стоило, и прием этот был грязен, но как ты видишь, это было моей последней попыткой тебя увидеть. Безуспешной, как и все предыдущие.
Возможно, ты слышал (если интересуешься новостями магической Британии), что я не так чтобы давно занял пост директора школы Хогвартс. Предыдущий директор, профессор Блэк, уговаривал меня несколько лет, пока я преподавал у него Чары. Он ушел в отставку, когда я согласился, и мне кажется, ушел с солидным чувством облегчения.
Но это все предыстория. Я, как и положено пожилому человеку и педагогу, пытаюсь охватить весь объем материала, который желаю донести, и совершенно забываю, что у меня уже слишком мало на это времени.
Представь себе, я снова в Дурмстранге! Выбираем Чемпионов для вновь открытого Турнира Трех Волшебников. Чемпионов, к слову, не трое, в четверо, и это повод для скандала и разбирательства, но слава Мерлину, это уже будут совершенно не мои заботы.
Здесь за один короткий день случилось слишком многое, что возможно было бы так, с наскоку, разобрать. Наводить порядок придется долго и тщательно, думаю Министерствам Магии Румынии, Англии, Франции, Италии и даже Америки скоро придется очень тесно и слаженно работать.
Не буду рассказывать, что здесь случилось, твой внук, Геллерт, расскажет тебе все в подробностях. Да, представь себе, я встретил твоего внука!
Он очень способный, крайне одаренный юноша, хоть и тянется к стихийной, темной природе магии. Он напомнил мне тебя в этом своем неуемном стремлении к знаниям, порывистости и легкости. Уверен, ты им гордишься.
А теперь я вплотную подошел к причине, почему я все-таки решил написать это письмо. Причиной послужил наш крайне обрывочный и короткий разговор с Геллертом. Он длился всего пару минут, поэтому не обессудь, я успел узнать о тебе только лишь, что ты скучал по мне, был женат, и рассказывал обо мне своему внуку.
Знаешь, это так дико и болезненно для меня прозвучало, «он по вам скучает», что я не поверил. И разумеется не стал бы писать очередное письмо вникуда, если бы не некие обстоятельства. Но о них позже.
Уверен, ты мне снова не ответишь, да, если честно, и не стоит. Я привык получать молчание в ответ, ты научил меня этому в первый год нашей с тобой разлуки, и иногда мне до сих пор хочется извиниться за мое настойчивое нежелание забыть о том лете и о нашей дружбе. Иногда это желание перерастает в искреннюю потребность добраться до тебя, встряхнуть как следует за воротник твоей вечно распахнутой на груди рубашки, и долго кричать тебе прямо в лицо «Почему?»
Это мой главный вопрос, фундамент моих наивных попыток встретиться с тобой. Объяснение.
Почему ты ни разу не ответил на мои письма? Почему ты избегал меня все это время, если правда скучал? Почему ты с такой легкостью покинул меня в то лето?
Мне было бы достаточно всего одного ответа. В одну строчку. В одно слово. Я бы понял и отпустил тебя. Но ты не дал мне его. А моя дурная способность докопаться до самого центра, до полного понимания ситуации, из чувства противоречия долго не позволяла мне ни забыть тебя, ни отпустить.
Забыть я тебя так и не смог. Райан. Райнхард. Я всегда почему-то пытался смягчить – что твое имя, что тебя самого. Нет, меня не пугала твоя привязанность к темной магии, скорее она настолько диссонировала с твоим внешним видом, что я каждый раз неустанно поражался этому и пытался хотя бы что-то привести к гармонии.
Зато кажется смог отпустить. То мое письмо из Синевира было моей последней попыткой. Это – скорее прощание, которое я пишу, сам не зная, отправлю его или нет. Если бы не встреча с твоим внуком, разумеется, этого письма бы не было.
Я совсем скоро умру. Дело в том, что осколок философского камня, подаренный мне моим другом Николасом Фламелем, расколот и долее не может поддерживать мое здоровье. Долго объяснять причины, да и не так уж это важно, в конце концов я прожил долгую жизнь, принес пользу обществу, своим студентам (надеюсь), и снабдил дополнительной работой миссис Пибоди, нашу библиотекаршу – из-за меня и моих трудов она вынуждена смахивать пыль с полок на минуту дольше, чем могла бы.
Единственное, о чем я жалею, Райан – в этой жизни не было тебя. То лето, наше с тобой лето, было будто воспоминание в Омуте Памяти из какой-то другой жизни, другого человека. Не моей.
Знал бы ты, как часто я жалел, что мне показали, как может быть. Как должно было быть.
Будь, пожалуйста, счастлив. Хотя бы ты. Долгих тебе лет жизни и благополучия твоим близким.
Прощай, мой дорогой друг.
Твой навсегда, Армандо.
@темы: зарисовка
