О доверии, сне и его отсутствии.
Рейтинга по сути нет.
Кинк: смотреть как кто-то спит.
Илья очень чутко спит. Наполеон знает это, потому что не раз, возвращаясь в номер или квартиру, когда напарник уже спал, оказывался на прицеле глаз Курякина. Иногда, в неудачные ночи, на другом прицеле - Макарова. Это неприятно щекотало нервы агента, и он торопился оказаться узнанным, чтобы ответом на его возвращение был не выстрел, а тихое «черт, это ты, ковбой..ты на время смотрел?»
Изредка, просыпаясь рядом с Ильей, Наполеон замирал, разглядывая русского, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить. Во сне Курякин переставал быть суровой машиной КГБ, не выглядел опасным: аккуратно сложенные руки – одна непременно под подушкой, Соло знает, почему, сам наткнулся однажды пальцами на холодный металл пистолета; белая майка, обтянувшая спину – и как Большевик спит в одежде, неудобно же; но самое главное – выражение лица. Во сне Илья не сжимает губы в линию, не смотрит исподлобья и не хмурится. У него пушистые длинные ресницы, от которых при определенном освещении даже падает тень на скулы.. четко очерченные губы, их контур хочется проследить кончиком пальца, но нельзя.. Эта разница между спящим Ильей и бодрствующим обманывает – безмятежность и умиротворенность слетают с него в секунду. Безо всякого перехода он открывает глаза и это снова не человек, а агент.
Каждый раз Илья просыпается, и Соло не успевает сделать вид, что спит. Русский каждый раз смотрит на него долгим взглядом, молчит напряженно, и непонятно, что происходит внутри этой головы, о чем думает Курякин. Спрашивать бесполезно, Наполеон пытался. Спрашивать, оправдываться, мол, не подсматривал, только сам проснулся, улыбаться непринужденно. На все реакция была одинаковая – Илья смотрел долгим тяжелым взглядом пока Наполеон не отворачивался.
Однажды у русского видимо случился сбой в его электрических цепях. Соло в очередной раз не выдержал взгляда проснувшегося Курякина, заставшего напарника за наблюдениями, и отвернулся от него, ворча, что «к тебе такому страшно спиной поворачиваться, настоящая Угроза». И Илья вдруг прижался всем телом сзади, обняв Наполеона поверх одеяла и размеренно засопев ему в шею. «Не бойся за свою спину, ковбой». Соло опешил. То, как расценил его слова Курякин, и какие сделал выводы, и что постарался показать своими последующими действиями – все немедленно требовало анализа, но Наполеону было так тепло и уютно, что он с легкостью отбросил эту необходимость.
Как-то Илья отвернулся первым. Соло вначале подумал, что Курякину наконец надоела их странная игра в гляделки по ночам, но потом стало ясно, что дело в другом, слишком уж напряженно выглядела спина в этой нелепой белой майке. Наполеон, еще сомневаясь в правильности догадки, шевельнулся, и Илья не выдержал – бросил короткий неуверенный взгляд через плечо.
Через пару секунд Соло уже обнимал русского со спины, прижимаясь к нему вплотную. Илья тихо усмехнулся и заметно расслабился в его руках – подался спиной назад, в объятия. Слишком доверительный жест, и настолько смелый, что не верилось в такую смелость. Однако же вот он, невозможный русский, держит Наполеона за запястье, словно все еще не полностью верит, что его спина тоже прикрыта и в безопасности.
Проходит совсем немного времени, и Илья перестает посыпаться каждый раз, когда Наполеон наблюдает за ним. Чутье Курякина распознает Соло как своего, и не вскидывает больше русского агента среди ночи. Наполеону это пожалуй нравится.